ВАШ ИНФОРМАЦИОННЫЙ ПАРТНЕР - ГАЗЕТА «ПОД ЗНАКОМ МЕРКУРИЯ»

Искусство брать взятки

Рукопись, найденная в бумагах Тяжалкина,

умершего титулярного советника

«... как ни осуждайте, как ни презирайте достойное осуждения и презрения, но ирония одна способна произвести сильное действие. По мнению моему, ваша рукопись порадует добрых людей, желающих Отечеству своему блага, и огорчит тех, в чье будто бы наставление она писана. Если огорчит, то нравственная цель сочинения достигнута как нельзя лучше».

Из письма автора издателю.

Итак, – милостивые Государи! Осмеливаюсь преподать вам тайны искусства неизвестнейшего мудрецам древним и времен новейших, искусства, которое доныне не было приведено в систему, ни в какой стране мира не обнародовано ни письменным, ни печатным образом и оставалось прочным достоянием одних избранных под покровом недоступной скрытности. Угадываете ли вы, что составляет предмет моих лекций? Я намерен говорить об искусстве брать взятки.

Уже заранее предвидел я радостный трепет сердец ваших, ибо здесь дело идет о кармане (а что ближе к нашему сердцу, как не карман!), и без робости взошед на кафедру с намерением возглашать вам твердым голосом истины, которые, бесспорно, драгоценнее всех истин в свете. Драгоценнее! Этого мало: яснее, очевиднее и, если можно так выразиться, истиннее всех истин в свете; потому что совершенное их познание основывается на самой практике и всегда ведет к богатству, богатство не есть ли ключ ко всем удовольствиям и преимуществам в жизни? А сии, последние, не составляют ли счастия, за которым так усердно гоняются люди по всему земному шару?

 ***

Если бы в наше время позволено было искать изъяснения действий человеческих в движении планет и созвездий, как было во времена Тихобрата и Брюса, то я стал бы торжественно уверять, что в небе существует звезда взяток и что все мы, находящиеся здесь в полном собрании, родились под влиянием сей звезды и невольно следуем ее внушению. Иначе чем бы, казалось, можно было изъяснить эту решительную готовность и смелость обирать просителей, невзирая на множество запретительных и подтвердительных указов о лихоимстве на все письменные и действующие меры правительства искоренить сие так называемое злоупотребление! Но, Мм. Гг., я очень хорошо знаю, что в нашем ремесле нельзя верить никаким звездам, и потому постараюсь изъяснить другими причинами ваше неодолимое желание промышлять в службе лихоимством.

***

Почему же не быть хоть сидельцами Гостиного двора, биржевыми маклерами, приказчиками в конторе негоци­анта и проч. – мало ли должностей, нисколько не унизительных для честного человека? Но наш путеводитель в жизни не столько честь, как тщеславие о происхождении и желание почестей, к тому же все сии и подобные должности требуют деятельности, умения обращаться с людьми, чистой нравственности; все это очень трудно для нас, которым ни в одной школе не внушено ни умственной, ни телесной деятельности; просвещение влито насильственно чрез память; без ведома других способностей, которым при вступлении в свет не было средств натереться между людьми и привыкнуть к тонкостям общежития. Напротив, нет ничего легче, как прослыть хорошим дельцом в службе: на это нужно, во-первых, рекомендательное письмо от какой-либо важной и знатной особы; во-вторых, сноровка раболепно повиноваться прихотям старших и делать с совершенным видом чистосердечия все им угодное, хотя бы вопреки своим правилам и характеру; и, в-третьих, несколько долей терпения – терпения просидеть на одном стуле, пять или шесть часов не двигаясь с места, и, трепеща единственно правой рукою по бумаге; дабы потом, чрез несколько десятков лет быть отставлену, наверное, с геморроем. Омир часто искал сравнений качеств своих героев с качествами какого-либо животного, позвольте же мне, Мм. Гг., таковое терпение уподобить благородному терпению вола, который, стоя на колесе машины и беспрерывно передвигая ногами, приводит его в движение, а сам не подается ни назад, ни вперед, ступени колеса ежеминутно под ним переменяются, а он в величественном могуществе своем остается все на одном и том же месте. Вот все, с чем начинают службу и доходят потом до штатного места, где уже ожидает возможность теорию искусства брать взятки поверять на самой практике. Но вы, быть может, с обиженным самолюбием подумаете, что я, говоря все это, желаю унижать почтенное звание, к которому и сам имею если не честь, то, по крайней мере, удовольствие принадлежать. На это я вам возражу следующим образом.

Известно, что храбрость, по сознанию целого человечества, есть первейшая добродетель, а мы, Мм. Гг., не краснея от излишней скромности, можем сознаться, что нет на земле существа отважнее взяточника – позвольте в вашем почтенном собрании употребить это название: между нами нельзя ожидать ни укора, ни улики. Что обыкновенно удерживает людей в страхе? Суд Божий, суд гражданский и суд общественный, то есть потеря доброго имени. Вот три главные пружины, которыми смиряются страсти, и управляется механизм нравственности народной; они останавливают смельчака, готового на все решиться, они укрощают даже свирепость воина среди ужасов самой битвы и понуждают руку, облитую кровью врага строптивого, простираться на помощь врагу покоряющемуся. Но сколь слабы сии пружины для обуздания лихоимства! Признайтесь, Мм. Гг., кому из нас придет на мысль вспомнить о Боге и совести, когда проситель предлагает дань добровольную, чистосердечную? Кто устрашился суда Уголовной Палаты, будучи твердо уверен, что в председателе и членах сей Палаты найдет людей, сострадающих к участи себе подобных или даже обладающих высшею гениальною способностью брать взятки с самих взяточников. Какой скряга-взяточник не преклонит пред ними колена с благоговением и покорностью! Найдется ли между нами один столь малодушный, чтобы затрепетать от ужаса или хоть от стыда, когда и Уголовная Палата (от чего, впрочем, Боже сохрани!) объявит громогласно, что такого-де исключить из службы и впредь ни к каким делам не употреблять? Кто тогда не покорится судьбе, всем в мире властвующей, и даже не думая об апелляции, не принимая на себя труда показывать вид невинности, не поспешит возвратиться к своему ларцу и опочить на лаврах и миртах? Излишне было бы после сего упоминать о потере доброго имени! Для нас это такая малость, которую мы охотно, без торгу, уступим за первую предложенную нам взятку. И не теряем ли мы доброго имени по несколько раз ежедневно в глазах всякого, кому продаем резолюции, справки и канцелярские тайны? Потеря доброго имени неразлучна с первым шагом на поприще взяток, даже по нашему собственному сознанию. Итак, Мм. Гг., для нас нимало не страшно то, при одном имени чего трепещут народы: не вправе ли мы заключить, что храбрейший человек в целом мире есть взяточник?

***

Однако же, Мм.Гг., случиться может, что некоторым из вас в минуту выговора за какой-либо проступок, в минуту очищения грехов на одре смерти напомнит не совесть, ибо я полагаю, что вы век не будете иметь о ней ни слуха, ни духа, – напомнит кто-нибудь из властей, что взятки будто дело противоестественное. На сие, Мм. Гг., имею честь предварить вас, что в пользу взяток есть два весьма сильных доказательства.

Во-первых, человеку дано побуждение снискивать себе пищу и удовольствие; а так как взятки питают и радуют, то нет ни малейшего сомнения, что они свойственны природе человеческой. Во-вторых, мир управляется соблазном; почему же мы должны быть исключением из общего правила, когда купцы берут друг с друга взятки напойкою чаю; покупатели имений и откупщики трепещут срывов; журналисты, которые так красноречиво силятся вооружить против нас целый свет, сии бичи нашего племени, – и они, утешьтесь! – не чужды взяток: спросите о том книгопродавцев, которыми изданные книги заслужили одобрения в их журналах, спросите молодых писателей, которых они поставили в числе образцовых: не стоили ли им эти лавры нескольких журнальных статеек? Словом, где только от воли человека заступить или дать другому дорогу, повредить или поспособствовать, там уже сама собою заводится взятка; хотя весьма часто и под иными бесчисленными названиями. Сие доказано будет своевременно в последующих лекциях.

***

Приступимте же к делу.

Взятки взимаются трояким образом:

Во-первых, натурою; к сему разряду причисляются обеды, подарки на память в знак любви и дружбы, сюрпризы в дни именин или рождения самого взяточника, его жены и детей; нечаянное забытие вещей на столе или вообще в доме взяточника, продажа движимого имущества и уступка дворовых людей, совершаемая на законном основании, разумеется, без платежа денег, и т. п. Сего рода взимание взяток, вероятно, введено в употребление первобытными лиходателями, в древнее время, когда еще господствовала меновая торговля «товар на товар». Взирайте на таковые взятки как на все прадедовские обычаи с сыновним благоговением и почтительностью, но принимайте оные с крайней осмотрительностью: мало соответствуя духу нынешнего времени, они могут подвергнуть вас большим неприятностям, чем подвергается историк, делая анахронизмы. Не забудьте, что взятая вещь всегда напоминает прежнего своего хозяина, следственно, не от вас зависит вспоминание о средстве, коим она перешла в ваши руки. Лучшим же из сего рода взяток справедливо почитаются обеды: такие взятки, скрываясь в безопасном месте, то есть в желудке, никогда не обличаются; и в летописях лихоимства не было еще примера, чтоб доводили до суда и расправы. Я сам знавал многих дельцов, которые постоянно несколько лет кормили завтраками просителей, не могущих давать им обедов, а просителей, дающих обеды, удовлетворяли, смотря по числу и качеству блюд и которые при том во время служения сохраняли имя честных и бескорыстных чиновников. Бывало, придет проситель к такому дельцу на дом. Очень хорошо, скажет бессребреник, я рассмотрю ваше дело в такой-то день после обеда. Если проситель случался человек догадливый, то он тотчас же приглашал дельца в упомянутый им день к себе откушать, и тогда успех дела зависел уже от искусства повара: иных стряпчих было не нужно; но если проситель не постигал таинственного смысла слов после обеда, то и пиши пропало.

Второго рода взятки родились на свет вместе с изобретением денег и взимаются ходячею монетою по курсу. Но из всей государственной монеты предпочтительно избирайте ассигнации, потому что они переходят из рук в руки без шуму и без стуку, легко промениваются на серебро и золото, даже еще с барышом, мало требуют места и удобно помещаются всюду: в карманах, за галстухом, в сапогах и за обшлагами рукавов... Ах, Мм. Гг., здесь не могу вспомнить без слез о том золотом времени, когда нашивали кафтаны и фраки с непришитыми обшлагами! Мода, наравне с прочим, вооружилась против нас и впоследствии истребила сии нарукавные закромы для денег. Одни только закоренелые подьячие в отдаленных губерниях еще решаются употреблять их! Всякое ремесло имеет свои технические термины: так и у нас брать деньгами называется вести дела на чистую; каждой из ассигнаций мы прида­ем особое название, основанное на отличительном ее признаке: пятирублевую называем синицею, десятирублевую – снегирем, двадцатипяти- и пятидесятирублевые – белыми голубями, сторублевые – щеголем, а двухсотрублевые – пеструшкою, по пестроте ее изнанки. Сей язык весьма облегчит вас при взаимном разговоре друг с другом: метил в голубя, а попал в синицу; не зевай, ведь у него садки пеструшек. Сии выражения громко произносятся в присутственной каморе, перед зерцалом, при самих просителях, не возмущая общего спокойствия, не поражая никого удивлением. Не правда ли, что сии превращения лоскутков разноцветной бумаги в певчих птиц и рыбу суть истинно поэтические вымыслы, ибо поэзия любит одушевления. Итак, Мм. Гг., вы видите, что и взяточное дело не лишено поэзии.

Третьего вида взятки употребляются особами лучшего и знатного круга: это взаимные одолжения по должности или по приязни. Иногда процесс решается в пользу одного тяжущегося на договоре, чтобы он, в свою очередь, доставил делопроизводителю какую-то выгоду по службе; иногда судья уступает наветам всем известного оглашенного ябедника единственно для того, чтобы, поссорившись с ним, не потерять партии в висте. Иногда начальник смотрит сквозь пальцы на плутни своего Секретаря, любя в нем славного малого, который как нельзя лучше исполняет его домашние поручения; иногда участь несчастливца делается еще горестнее оттого, что какой-нибудь N. обещался N.N, представить сына его в дом вельможи и принять под свое покровительство; иногда, из угождения прекрасной даме, мужа сажают под арест; да, Мм. Гг., и глазки красавицы – те же взятки. Но ни времени, ни сил моих не достанет, если бы я стал исчислять все случаи, где на решение дел имеют влияние знакомство, родство, кумовство, связи, сходство образа мыслей и характеров, приличия и тысячи, тьмы тысяч светских отношений. Вообще взятки третьего рода долженствуют быть названы невещественными. К ним причисляются и похвалы, которыми писатели взаимно одалживают друг друга, так как сей класс людей все свое существование основывает на славе, то взятки у них берутся ни чем иным, как славою. Из сказанного мною вы, вероятно, уже сами вывели заключение, что взятки первого рода составляют низшую, первоначальную степень в нашем искусстве, по времени своего происхождения и по удобству взимания; третьего рода – суть высшего образования и благороднейшего значения: это утонченность нашего искусства в той же мере, как и класс людей, между коим оные имеют обращение, утонченнее других классов в общежитии и просвещении.

***

Однако же звание Профессора возлагает на меня обязанность привести способы взимания взяток, сколько возможно, в больший порядок, совокупить в целое, единое и представить вам в виде системы. Я изложу основные идеи, главные правила, ваше дело – приноровлять оные к местности и приспособлять к обстоятельствам.

Что делает полководец, предпринимая дать сражение? Обозревает местоположение. Так и вы, Мм. Гг., первою обязанностью поставьте себе, занимая какое-либо место в службе, узнать, сколь сильное влияние может иметь на вас начальник, и в какой степени зависит от вас подчиненный. Сообразите, во всех ли подробностях закон начертал для вас круг ваших действий. Законы не всегда предусматривают тот путь, который пролагает себе мимо них пронырство и искательность. Рассмотрите, перечитайте все, что печатано и писано по вашей части, и если вам удастся сквозь всех преград и очертаний закона найти хотя малейший повод действовать по собственному вашему произволу, то уже заранее приветствую быстрые ваши успехи на поприще взяток.

Что делает полководец, обозрев местоположение? Старается добыть языков для разведывания сил неприятеля. К чему же надлежит приступить вам, узнав, как говорится, выгоды, представляемые местом? Не теряйте ни времени, ни случая разведывать, кто таковые ваши просители: богаты ли они? умны ли? сведущи ли в тяжебной энциклопедии? Кто их поверенные и совещатели? Имеют ли связи и покровительство? Опытный глаз подчас видит, к какому сорту принадлежит первый попавшийся навстречу человек. Платье, поступь, приемы и образ разговора обличают всякого против его воли, несмотря иногда на желание казать себя в ином виде. Есть еще одно внешнее средство: станет ли подозревать проситель, что, приехав к вам на квартиру для объяснения по секрету, оставляет в передней, вместе с шубой или шинелью, ключ ко многим своим секретам, слугу, к которому подсядет ваш слуга: известно, что слуги сводят знакомство, начиная бранить своих господ и калякать о них были и небылицы; в то время как в кабинете своем принимаете барина с видом суровым, с видом хладнокровного равнодушия, не показывая ни малейшего желания принять его в другой раз и не сделав ему даже обычного вопроса – с кем имеете честь говорить, в то же самое время в передней вам уже делаются известны все его причуды, все чуть заметные подробности житья-бытья. Если же вы ожидаете просителя за канцелярским столом, в присутственной камере, где поневоле должны быть под маской Аристида, то обещайте наперед сторожу или швейцару на водку, и он повторит роль вашего слуги: меж сим классом людей слова на водку имеют то же значение, как между нами слово благодарность. Вот вам и языки, столь нужные в военное время!

Обозрев местоположение, разведав о силах неприятельских, полководец выжидает удобнейшего времени дать сражение: последуйте и вы сему примеру. С чем лучше сравнить, как не со сражением, ваше желание взять взятку и желание просителя не дать взятки! Две могущественные силы борются, стараются победить одна другую, не поддаются, употребляют хитрости, делают фальшивые маневры, нападают, отражают и, наконец, одна из них уступает велению рока, а другая радостным торжеством провозглашает победу. Но как достигать желанной цели? Принимайте вид озабоченного делами человека; слушайте рассеянно, отвечайте нехотя; когда проситель примется изъяснять вам обстоятельства своего дела, со всею говорливостью больного в рассказах, как началась болезнь и чем его лечили, сделайте самую неприятную мину, если можно гримасу, уставьте на него мутные глаза и повторяйте ежеминутно отрывистым голосом: да-с!, да-с!. До тех пор пока проситель не догадается, что вам некогда, и не откланяется до другого свободного времени. Он явится опять, примите его так же; он явится в третий, пятый, десятый раз, не изменяйте пред ним физиономии до той самой минуты, когда он прошепчет, что будет вам благодарен.

Здесь, кстати, Мм. Гг., рассмотреть, что надлежит понимать под словом благодарность, некоторые благодарность называют качеством душевным, они ошибаются: сие слово имеет самое материальное значение, нам не след пускаться за ними в психологические изъяснения, поищем лучше значение сего слова в самом существе его. Благодарить состоит из имени существительного благо и глагола дарить; из всех земных благ какое есть наилучшее, прочнейшее? Без сомнения, деньги, следовательно, дарить благо, то есть благодарить, означает принести в подарок деньги. Грамматического возражения здесь быть не может, известно, что в сложных именах главное слово находится впереди. И в этом-то буквальном смысле должны вы принимать сие важное слово при разговоре с просителем, только в смысле переносном употребляется оно как выражение душевной признательности. Итак, Мм. Гг., будьте суровы с просителем до той самой минуты, когда он прошепчет, что будет вам благодарен; тогда да оживятся вдруг все черты лица вашего, да просветлеет взор, и грубый голос да смягчится плавностию и чувством речи, отвечайте доброму просителю, что имеете много занятий, что дело его еще далеко от очереди, что вам некогда было рассмотреть оного, и заключите сии фразы советом почаще наведываться.

Но помните правило поседевшей во взятках опытности, что просители, намекнув о благодарности, нередко думают сим простым словом возбудить в вас деятельность, а по решении дела теряют память о своих обещаниях. Если после первого совета вашего наведываться кто-либо снова предстанет пред вами с пустыми руками, – накажите его прежнею суровостью: да прочитает он в каждой морщине лица вашего вражду, неумолимую вражду. Поверьте, взгляд исподлобья и грубое обращение, ужасая всякого, так и говорят сердцу о злоупотреблениях, которых более всего трепещет даже и невинный, уверенный в чистоте и правоте своего дела. Умейте вести себя так, чтобы проситель при первом взгляде получал о вас понятие, как о великом дельце. В старину подьячие достигали сей цели, испестрив вокруг себя поле брызгами с пера и кучами песку, марая себе пальцы и даже лицо чернилами: это в тогдашнее время называлось маскироваться дельцом. Ныне же употребляется другой способ: письменный ваш стол, в месте ли служения, в домашнем ли кабинете, должен быть завален, загроможден бумагами так, чтобы самая огромная чернильница казалась среди сих развалин неприметною в такой мере, как будка при колокольне Ивана Великого. Конечно, ни в каком присутственном месте не достанет текущих бумаг, если каждый делец вздумает строить из них батареи для просителей, или в таком случае должны будут опустеть архивы; но военная хитрость, Мм. Гг., военная хитрость! Лишь бы лежали вокруг вас кипы бумаги, а какой? До этого нет нужды!

Само собой разумеется, что я изложил теперь способы, годные только для того, кто занимает важное или, по крайней мере, штатное место. Но из сего не следует заключать, что так называемые канцелярские чиновники находились вне возможности отличаться в искусстве брать взятки: только средства их зависят столь много от личных способностей и столь мало от их назначения в службе, что изложить оные в систематическом порядке выше моих сил и самого предмета. Взяточники из кан­целярских чиновников – суть партизаны между нами.

***

Я сообщу вам некоторые мои собственные замечания, вроде афоризмов, и особые маневры в искусстве брать взятки, хотя те и другие не дополнят, ни пояснят моей системы и не составляют непременных правил, но, полагаю, могут служить вам в пример и наставление. Поставьте себе правилом решать всякое дело по сущей справедливости и по точному смыслу законов, – не пугайтесь, Мм. Гг., в таком случае, когда не явится к справкам ни одного из участвующих в деле лиц, тут ожидать взятки уже нельзя; вы теряете вес в кармане, но зато приобретаете вес в мнении ваших сослуживцев, умея выставить им на вид свое беспристрастие, хотя и случайное.

Если в деле участвуют многие лица и каждое из них предложит вам свою благодарность, возьмите от того, кто даст больше, а прочих с гневом, с шумом проводите за дверь. Быть может, вы принуждены будете решить дело несправедливо, но что за важность? Кто сочтет себя обиженным, тому широка и просторна дорога апелляций; важность в том, что только один будет знать закулисную пружину вашей совести, а прочие протрубят всюду о вашем бескорыстии, вашей честности, ими на себе испытанных.

Или в подобном случае возьмите с двоих: во-первых, с того, кто даст больше, а во-вторых, с того, на чьей стороне, по-видимому, справедливость. Тогда уже дело надобно кончить так, чтобы они оба остались равно удовлетворенными, хотя бы чрез то между ими двумя возникла новая тяжба, а настоящее дело более запуталось, ко вреду прочих просителей: тем славнее! Вы открыли новое обстоятельство! Вы дали иной ход огромной кипе измаранной бумаги!

Если, приняв залог благодарности, вы не успеете исполнить требования просителя и дело окончится не в его пользу, возвратите давшему все взятое в целости и сохранности. Сим способом вы отстраните от себя многие неприятности, даже избежите упрека собственной подьяческой совести.

***

Но, Мм. Гг., тайное предчувствие сердца уверяет меня, что горестная судьба меня постигнет, если я не удержусь открывать вам все потаенные ходы лихоимства в карманах просителей: не могу забыть, однако, что необходимость вынуждает из меня сердечные тайны, как тиски извлекают сок из лимона. Уже ли и мне готовится судьба выжатого плода? Буду ли я брошен вами в забвении после того, как мне уже не останется ничего передать вам из сокровищницы опытности? Повинуюсь необходимости и приступаю к продолжению моих уроков...

ОТ РЕДАКЦИИ.

К сожалению, продолжения уроков в архивах биб­лиотеки мы не обнаружили. По крайней мере, пока.

(Журнал для деловых людей «Территория бизнеса».)